В беседе со своим приятелем Пантелеевым писатель глав­ное значение вятской ссылки определил следующими словами: «Она сблизила меня с действительной жизнью и дала много материалов для «Губернских очерков», а ранее я писал вздор». Действительно, знаменитые «Губернские очерки», написанные вскоре по приезде в Петербург и напечатанные в «Русском вестнике» за подписью «Н. Щедрин» в 1856 —1857 годах, выросли из вятского материала.
Многие исследователи и мемуаристы предполагают, что в Вятке писатель создал ряд сцен, набросков из этого цикла. Лидия Николаевна Спасская, в доме родителей которой (Иониных) писатель часто бывал, в своих воспоминаниях пишет: «Слыхала я также догадки, что часть очерков была написана Михаилом Евграфовичем еще в Вятке. Мать моя, которую он называл в очерке Верою Готлибовною Пройминою, рассказы­вала, что иногда и в разговоре М. Е. называл ее этим вымыш­ленным именем и на ее удивленный вопрос, почему он так зо­вет ее, обыкновенно отвечал, что это имя более бы подходило к русской немке». Конечно, если часть очерков и была уже создана, писатель все равно не мог напечатать их, живя в Вятке, из-за явной критической направленности их. С. А. Макашин в первом томе биографии Салтыкова-Щедрина отмечает, что некоторая часть очерков была написана, «заготовлена» пи­сателем еще в Вятке: «Пусть это были, скорее всего, черновые редакции, предварительные наброски — суть дела не меняет­ся. Только наличием рукописных заготовок, эскизов, планов можно, думается нам, объяснить ту исключительную быстро­ту, с которой Салтыков создал сразу же по возвращении из Вятки свое монументальное произведение». Известно также, что некоторые листки очерков были написаны на бланках тай­ного советника Вятского губернского правления. По словам Анненкова, очерки были порождены «жаром негодования, до­бытого в Вятке». Вятичи легко узнавали в них самих себя. В князе Чебылкине все увидели губернатора Семенова, в Порфирии Петровиче Харченко — советника питейного отделения Макарова, в Линкине — учителя гимназии Томилина, в генерале и генеральше Голубовицких — губернатора Середу и его жену, в Ижбурдине — купца Ижболдина, в Бетси — не­весту писателя Лизу Болтину, в Михаиле Трофимовиче Сертакове угадываются некоторые черты самого Салтыкова. Не случайно учитель М. И. Шимановский писал из Вятки своему другу, известному критику Добролюбову, что «очерки извест­ны по всей Вятской губернии, даже станционным смотрителям и ямщикам почтовым».
Однако писатель был недоволен теми, кто видел в «Гу­бернских очерках» одни только личности. Как бы ни были ге­рои близки к прототипам, перед нами глубоко типичные ха­рактеры, четко разделенные на три группы: чиновники, поме­щики, народ со всеми присущими им чертами. Все триста пер­сонажей очерков связаны двумя сквозными образами: Крутогорска и рассказчика — надворного советника Николая Ивано­вича Щедрина. Писатель подробно исследует, изучает соци­альную природу каждого явления, каждого сословия, класса.
Прежде всего он широко знакомит читателя с крутогор­скими чиновниками, давая им чрезвычайно выразительную об­щую характеристику: «Это люди ограниченные, со сплюсну­тыми черепами, пришибленные с детства, что не мешает им, однако ж, считать себя столпами общественного благоустрой­ства и спокойствия и с остервенением лаять на всякого, у ко­го лоб оказывается не сплюснутым».
Рисуя разные типы чиновников — от «пескарей» до «осетров», — писатель показывает характерное для них всеоб­щее взяточничество. Взятки берутся решительно за все и ре­шительно всем: и деньгами, и одеждой, и живностью, и даже служебными местами. Лозунг чиновников: «Никакого дела, пусть оно самое святой паски святее, не следует делать даром. Хоть гривенник, а слупи, руки не порти».
В «Первом рассказе подьячего» речь идет о чиновнике Иване Петровиче, который брал взятки даже за мертвое тело, найденное на дороге. А Порфирий Петрович Харченко не только взятками, но «ни воровством, ни доносами, ни сыском» не брезговал. Писатель выводит на сцену и крупных чиновни­ков, которые сами не берут взяток, но грабеж народа возводят в систему, как «озорники» в одноименном очерке, которые заявляют: «У нас не взятки, а администрация».
Писатель разоблачил и невероятное чинопочитание и пресмыкательство перед вышестоящими, беззастенчиво царя­щее в этой среде: «Случается, что его превосходительство не совсем благосклонно смотрит на эти поклонения, находя, что они вообще не относятся к делу, но духа времени, — пишет сатирик, — изменить нельзя: «Помилуйте, ваше превосходи­тельство, это нам не в тягость, а в сладость».
Но Щедрин увидел среди чиновников не только помпаду­ров, но и униженных, «маленьких людей» типа Техоцкого в очерке «Княжна Анна Львовна» или бедного приказного в рас­сказе «Первый шаг», для которого покупка сапог превращается в проблему жизненной важности.
В «Губернских очерках» писатель вывел также ряд сати­рических образов дворян-помещиков: проходимцев живновских, буянов забиякиных, сутяжниц музовкиных, высокомерных бочонковых и многих других спесивых, хвастающихся своей дворянской костью людишек. Так, ничтожный дворянин Бо­чонков хамски третирует купца Хрептюхина: «Я на следующей станции на твое место в карете сяду, а ты ступай в кибитку. Потому что ты как там не ломайся, а у меня все-таки кости дворянские, а у тебя холопские».
Сатирик разоблачает «лишних людей» из дворян: карепановых, лузгиных, буеракиных, постепенно превратившихся в «червяков», которым «на жизненном пире не случилось места».
Растленному быту чиновников, помещиков, купцов им противопоставлена моральная красота народа.
Щедрин не идеализирует народ. Во многих очерках пи­сатель правдиво рисует его тяжелую жизнь, задавленную не­посильной нуждой. Он показывает темноту народных масс, суеверие, забитость, но в то же время подчеркивает, что в на­роде живет и мечта о правде, свободе, лучшей доле, мечта, которая нередко выражается в религиозно-церковной форме— хождении на богомолье, странствиях, во времена Щедрина весьма распространенных в Вятской губернии. Писатель не скрывает своей любви к народу: «Я вообще чрезвычайно люб­лю наш простодушный народ и с уважением смотрю на свежие и благодушные типы, которыми кипит народная толпа».
В разделе очерков под названием «Богомольцы, странники и проезжие» Н. А. Добролюбов увидел великолепный контраст между простодушной верой, живыми сильными чувствами про­столюдинов и надменной ограниченностью генеральши Дарьи Михайловны, гадостным фанфаронством откупщика Хрептюгина. «Тут нет сентиментальничанья и ложной идеализации, — подчеркнул он. — Народ является как есть, со всеми недо­статками, грубостью, неразвитостью. Эти бедные, невежествен­ные странники, эти суеверные крестьяне возбуждают в нас не насмешку, не отвращение, а жалость и сочувствие».
Надворный советник Николай Иванович Щедрин — обоз­реватель крутогорской жизни и участник изображаемых собы­тий — выступает в очерках как демократ и человек действия, призывающий содействовать прогрессивным преобразованиям. Но успех очерков объясняется не только этим, но и беспощадностью обличения русской действительности. И хотя в очерках действие происходит в городах Вятке (Крутогорске), Орлове (Кречетове), Слободском (Черноборске), Глазове (Окове), Са­рапуле (Порецке), читатели без труда усматривали в них всю Россию.
Чернышевский и Добролюбов, посвятившие «Губернским очеркам» специальные критические статьи, увидели в них очень много правды, подчеркнули, что они представляют собой не просто сатирический поход против взяточничества, как пыта­лись истолковать очерки либералы, а обличение всякого рода «пагубных обстоятельств», в которые поставлены люди, глу­бокое раскрытие их социальной психологии.
Николай Гаврилович Чернышевский писал: «Губернские очерки» мы считаем не только прекрасным литературным яв­лением — эта благородная и превосходная книга принадлежит к числу исторических фактов русской жизни». А Тарас Шев­ченко, понимая, что «Губернские очерки» положили начало сатирической деятельности Салтыкова, восхищенно отмечал: «Как хороши «Губернские очерки». Я благоговею перед Сал­тыковым. О Гоголь, наш бессмертный Гоголь! Какою радостию возрадовалась бы благородная душа твоя, увидя вокруг себя таких гениальных учеников своих. Други мои, искренние мои! Пишите, подайте голос за эту бедную, грязную, опаскужен­ную чернь, за этого обруганного, бессловесного смерда!»
Кроме «Губернских очерков», в основе которых лежит вятский материал и которые частично начали создаваться уже в годы ссылки, в Вятке в 1849 г. была закончена Салтыковым крупная повесть «Брусин». Черновая рукопись, хранящаяся в Пушкинском доме, заключена в обложку-документ «Под­писной лист пожертвований на покрытие расходов по Вятско­му подвижному государственному ополчению». На обложке на­писано: «Черновик переписанной повести «Брусин», 1849 го­да». А на заглавном листе беловой рукописи шрифтом «Вят­ских губернских ведомостей» напечатано: «Брусин. Рассказ М. Е. Салтыкова, 1849 год».
В повести «Брусин» поставлен вопрос об отношении к жизни. Писатель не принимает романтического отношения к жизни молодого интеллигента Александра Андреевича Брусина, романтика в душе, романтика во всех своих   действиях.
Беспочвенность его восприятия жизни ярко проявилась в его безуспешных попытках сделать из сумасбродной Ольги, деви­цы легкого поведения, «женщину в высоком значении этого слова». В сравнении с героями юношеских повестей Нагиби­ным и Мичулиным Брусин явно мельче, автор называет его любовь к Ольге «любовишкой», к самому герою относится несомненно иронически.
Писатель не принимает эмпирического отношения к жизни и другого героя повести — Николая Ивановича, выступаю­щего с требованием «избегать крайностей» и «покоряться об­стоятельствам». С Николаем Ивановичем спорит «молодой че­ловек», точка зрения которого во многом близка писателю. «Нужно действовать», — говорит он Николаю Ивановичу, — как можно больше действовать! Но я хочу, чтобы каждому ос­тавили полную свободу жить, как он понимает, а не навязы­вались со своими теориями, которые только раздражают. Я иду за вами следом в отрицании идолов, но поступаю откро­веннее вас, потому что не хочу ровно никакого идола, даже... идола пользы. Я той веры, что самое лучшее в этом случае — поставить себе девизом: живи, как живется, делай, как можется».
В этих словах выражен протест против всех идолов современного писателю общества, налицо отстаивание идейной самостоятельности, призыв к активному действию даже в ус­ловиях «сквернейшего уездного городишки».
С. А. Макашин относит работу над повестью к двум пер­вым годам жизни писателя в Вятке: «Встречающиеся в лите­ратуре указания, что повесть была написана еще в Петербур­ге, то есть в начале 1848 года, и лишь доработана в Вятке, — неосновательны. Помимо авторской датировки этому противо­речит вся идейно-психологическая проблематика произведения. Она непонятна и невозможна в пределах петербургского пе­риода и, наоборот, закономерна для вятского». Т. И. Усакина в статье «К истории создания повести М. Е. Салтыкова-Щед­рина «Брусин» пытается доказать, что повесть была в первом варианте написана в 1847 г. Она делает это по тем сообра­жениям, что первоначальный слой черновой рукописи написан черными чернилами, а второй слой коричневыми и что «глав­ный герой первой черновой редакции повести именовался не Александром Андреевичем Брусиным, а Иваном Николаеви­чем Шипулиным. Совершенно очевидно, — заявляет она, — что автор опубликованной повести об Иване Мичулине не рискнул бы назвать Шипулиным героя более позднего произ­ведения». Однако анализ рукописи,  хранящейся в Пушкинском доме, убеждает в том, что в черновой редакции теми же чернилами с 21 листа герой обозначается не Шипулиным, а Брусиным. Еще в процессе первоначальной работы писатель стал называть героя Александром Андреевичем Брусиным и теми же чернилами резко зачеркнул имя Шипулина на 5, 6 и всех первых 20 страницах. Следовательно, мысль Т. И. Усакиной о том, что писатель изменил уже в ссылке фамилию Шипулина на Брусина, не может быть принята.
Отрывок из рассказа «Вчера ночь была такая тихая», на­писанный на бумаге с клеймом одной из фабрик Слободского уезда, куда часто выезжал писатель, был создан в первые го­ды вятской ссылки. В нем отразилось пережитое Салтыковым в Вятке «чувство — кратковременное, но сильное, к женщине, чье имя мы не знаем», — пишет С. А. Макашин.
Скорее всего основой для рассказа послужило кратковре­менное увлечение писателя Натальей Николаевной, женой гу­бернатора Середы, о которой он не раз писал в письмах к брату и об увлечении которой в городе было много разных слухов. В отрывке есть такая фраза:
«Если предположить, что все слухи о ее соблазнительных и почти невероятных похождениях справедливы, разве это может исключить мысль о искренности ее отношения ко мне?.. Разве не могла она быть чистосердечною, говоря мне, что лю­бит меня, как дитя своего сердца, и что эту светлую привязанность она не променяла бы на все восторги иной, плотской любви? Не натурально ли даже, что эта женщина, исчерпав­шая все наслаждения любви, выпившая до дна ее чашу, захо­тела, наконец, отдохнуть на чувства более спокойном, но пред­ставляющем источник неисчерпаемых наслаждений?».
Мемуаристы Л. Ф. Пантелеев, В. Н. Кранихфельд, В. И. Танеев, С. П. Боткин, А. Н. Плещеев и др. говорят о двух чув­ствах, пережитых Щедриным в Вятке: об увлечении Н. Н. Се­редой и о любви к Лизе Болтиной, ставшей позднее его женой. Однако существует предположение, высказанное комментато­рами последнего издания сочинений Салтыкова-Щедрина, что под Погониными в наброске «Вчера ночь была такая тихая» подразумеваются Ионины. Следовательно, в таком случае в образе Ольги Погониной, в которую влюблен лирический ге­рой, воссоздан облик Софьи Карловны Иониной.
В Вятке, по всей вероятности, вчерне был написан и «Приезд ревизора», включенный в цикл «Невинных расска­зов».
В нем идет речь о благотворительных спектаклях в Крутогорске, на одном из которых была поставлена пьеса Соллогуба, вызвавшая восторженную рецензию критика Песнопевцева.
Действительно, в Вятке 13 и 19 мая 1852 года шли пьесы В. А. Соллогуба «Беда от нежного сердца», Н. Л. Коровника «Отец, каких мало», С. П. Соловьева «Что имеем — не хра­ним», на которые местным критиком Тянгинским была написана рецензия, напечатанная в 22 номере «Вятских губерн­ских ведомостей». Сравнение текстов рецензий Тянгинского и Песнопевцева доказывает их большую близость и говорит о пародировании Щедриным рецензии Тянгинского. Это позволя­ет предположить, что первый вариант или набросок рассказа был сделан в Вятке сразу же после просмотра Салтыковым спектаклей и прочтения отзыва, появившегося в местной прес­се. К тому же сначала «Приезд ревизора» входил в цикл «Гу­бернских очерков». Но так как, по словам Щедрина, все они не были своевременно напечатаны по не зависящим от автора обстоятельствам, то рассказ появился несколько позднее — в декабрьском номере журнала «Русский вестник» за 1857 год. Не случайно писатель послал его своему вятскому другу Тучемскому, вклеив в «Губернские очерки», с которыми рассказ роднят упоминаемые в нем персонажи — супруги Голубовицкие, учитель Линкин, чиновники Порфирий Петрович, Семен Семеныч Фурначев и другие, а также захолустный Крутогорск, провинция, где, по словам писателя, «благородные спек­такли всегда составляют эпоху. и на долгое время оставляют за собой отрадные воспоминания».
Салтыков-Щедрин едко высмеял в этом рассказе круто­горских чиновников, необычайно оживившихся при одном слу­хе о приезде ревизора: «...Петр Борисович Лепехин, охотник поиграть в двухкопеечный преферанс, внезапно вспомнил, что высшее начальство непоощрительно смотрит на такое невин­ное препровождение времени, и призадумался. Он почел дол­гом немедленно справиться об этом в своде законов, и хотя ничего похожего на угрозу там не нашел, но на вся­кий случай, пришедши вечером в клуб, не только сам не торопился составить партию, но даже отказался наот­рез от карточки, которую предлагал ему Порфирий Пет­рович.
Федор Герасимович Крестовоздвижснский, пришедши в присутствие, потребовал себе немедленно какие-то четыре дела («знаете: те дела, по которым...»). И, обнюхавши их, вдруг пришел в восторженность, замахал руками и закричал: «Завт­ра же! Сегодня же! Катать их1 Под суд их!»
В будку, которая с самой постройки своей никогда не видала будочника и оставлена была без стекол, поставили первого и вставили последние... «Словом, всякий готовился к приезду ревизора по-своему».
В Вятке Салтыков работал также над публицистическими и историческими трудами: писал статью «Об идее права», би­ографию политического деятеля XVIII века итальянского юрис­та Чезаре Беккариа, изучал его трактат «О преступлениях и наказаниях». Набросок биографии Беккариа и заметки «Об идее права» были написаны на бланках советника вятского гу­бернского правления. Мысли, высказанные в них, свидетель­ствуют о росте политической зрелости сатирика в вятское се­милетие. Так, повторяя мысль Беккариа, что в уголовном за­конодательстве отражается со всеми ее сторонами внутренняя и внешняя жизнь народа, Салтыков замечает: «Если правовые институты не являются «продуктом народной жизни», то та­кие факты никогда не проходят даром: рано или поздно народ разобьет это прокрустово ложе, которое лишь бесполезно мучило его. Как бы ни был младенчески не развит народ (а где же он развит?), он все-таки никогда не захочет улечься в тес­ные рамки искусственно задуманной административной фор­мы». Безусловно, эта мысль Щедрина в условиях самодержав­ного режима была необыкновенно дерзкой.
Писатель создавал также в Вятке «Краткую историю Рос­сии» (до Петра Первого) — своего рода рукописный учебник для Елизаветы и Анны Болтиных, который отдельными лис­тами вместе с письмами пересылал своей невесте во Владимир, куда Болтины переехали в 1853 году.
Кроме того, он занимался переводами произведений фран­цузских политических деятелей — Токвиля, Вивьена и Шерюеля.
Таким образом, семь лет, проведенные в Вятке, не были периодом творческого бесплодия, как это считалось до недав­него времени, а были порой вынашивания и созревания круп­нейшего сатирического цикла — «Губернских очерков», созда­ния ряда художественных и публицистических произведений, временем рождения сатирического таланта Салтыкова-Щедри­на. Не случайно многие щедриноведы называют Вятку роди­ной писателя как сатирика.
Вятская жизнь, по справедливым словам С. А. Макашина, оставила «глубокий и плодотворный след в творчестве Щед­рина».
Она дала богатейший материал для всей последующей литературной деятельности писателя. Впечатления ссылки от­разились в «Невинных рассказах» («Гегемониев», «Зубатов», «Утро у Хребтюгина», «Святочный рассказ»), в «Женихе».
«Смерти Пазухина», «Тихом пристанище», в отрывках из «Книги об умирающих», в цикле «Благонамеренные речи» («Тяжелый год»), в «Письмах о провинции» (письмо 12-е), рас­сказах для детей («Годовщина», «Добрая душа»), «Мелочах жизни» («Портной Гришка», «Счастливец»), в «Игрушечного дела людишках» и других произведениях.
В них углубляется критический взгляд Щедрина на жизнь, усиливается сочувственный интерес к народу, сатира Салтыко­ва приобретает еще более остросоциальный, политический ха­рактер.
Так, в «Святочном рассказе», созданном под впечатлением от поездок по Вятской губернии, писатель с теплотой изобра­жает случайно встреченного им вятского парня Петрушу и его семью:
«Физиономия его была чрезвычайно симпатична; хоть гладко выстриженные волосы несколько портили его лицо, тем не менее общее его выражение было весьма приятное. Каза­лось бы, что общего между мною и этою случайно встречен­ною мною семьей, какое тайное звено может соединить нас друг с другом? И между тем я несомненно сознавал присут­ствие этой связи, я несомненно ощущал, что в сердце моем таится невидимая, но горячая струя, которая без ведома для меня самого приобщает меня к первоначальному и вечно бью­щему источнику народной жизни... Горько мне было расставать­ся с этими людьми».
В рассказе «Добрая душа» писатель с большой сердечно­стью рисует образ простой вятской женщины Анны Марковны Главщиковой: «Когда я был в той трущобе, о которой всем недавно рассказывал, то случай свел меня... с одной беспредельно доброю женщиной, воспоми­нание о которой будет благословенно для меня до конца моей жизни... Как теперь помню, жила она в своем маленьком од­ноэтажном, об трех окнах на улицу домике, около которого стоял довольно поместительный амбар с большими створчаты­ми окнами. Когда я знавал Анну Марковну, она уже была жен­щина лет за пятьдесят. На дворе у нее всегда бегало великое множество детей. Эта любовь Анны Марковны и послужила соединительною связью между ею и мною. Я не могу пройти мимо маленького ребенка без того, чтобы не погладить его по головке или не дать ему пряничка. Анна Марковна сразу за­приметила это мое свойство, и стал я ей люб. А еще любее сделался ей, когда она узнала, что я принадлежу к числу «несчастненьких», что я тоже в своем роде «узник»... А в гла­зах Анны Марковны после младенца не было в свете краше человека, как «несчастненький» или «узник». Часто, почти каждый день я беседовал с нею, и все, что я уже знал, о чем говорила мне книга, все это как будто я во второй раз понял и сердцем, и мыслью, и всем существом».
Писатель противопоставляет простым людям из народа крутогорское купечество и чиновничество с их страшными нра­вами.
Так, в реалистической сатирической комедии «Смерть Пазухина», которую исследователи, например, Эльсберг, ставят в один ряд с гоголевским «Ревизором», показана бешеная борьба, разгоревшаяся вокруг двухмиллионного наследства крутогорского откупщика Пазухина, всю жизнь прожившего, по словам одного из персонажей комедии, «гнусным мане­ром».
После вятской ссылки Салтыков-Щедрин создал такие шедевры мировой литературы, как «История одного города», цикл сатир «Помпадуры и помпадурши», «Дневник провинциа­ла в Петербурге», «Благонамеренные речи», роман «Господа Головлевы», «Пошехонскую старину», драматические сатиры «Тени», многочисленные сказки и другие произведения.
Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина оказало огромное влияние на всю русскую и мировую литературу. Его воздей­ствие испытала и местная литература. Авторы и издатели зна­менитой «Вятской незабудки», изданной тремя выпусками в Петербурге в 1877 —1878 гг., во всех статьях, очерках и рас­сказах сознательно стремились следовать «манере обоюдоост­рого Щедрина».
Влияние сатирика на вятичей и популярность его среди них были огромными. В 1888 году врач Филимонов, отец одного из авторов «Вятской незабудки», послал Щедрину альбом: «Этим даром, — писал он издателю Пантелееву, — вятчане имели в виду почтить 40-летнюю литературную деятельность своего любимого писателя, всегда чуткого и отзывчивого на все злобы дня. Альбом этот вятчане просят Михаила Евграфовича принять в воспоминание о Вятке и тех годах, которые ему пришлось провести в этом городе».
В советское время любовь к сатирику на вятской земле стала еще более крепкой. В Кирове усилиями энтузиастов под руководством ученого и писателя Е. Д. Петряева организован литературный музей, создатели которого попытались вос­произвести в мемориальном кабинете сатирика обстановку, ха­рактерную для 50-х годов XIX века. Сюда приходят кировчане, выражающие благоговейное уважение к великому писателю.